жиза Для Маргариты Сабашниковой мир все время оказывается не таким, как его себе представляешь. Например, ты вроде бы думаешь, что тебе начала удаваться живопись, но Репин подходит к твоему мольберту, смотрит и тихонечко так говорит на ухо: да, тут у вас могла бы получиться целая картина...
Или сидишь ты в гостях у Толстого, - ты на его книгах выросла, он твой гений, авторитет, выше нет никого, - а его жена провожает тебя и тихонечко так говорит на ухо: слабеет совсем Левниколаич, уже стали ему на курином бульоне готовить, только вы молчите, он-то думает, что он вегетарианец...
Ну или гуляешь ты с Минцловой по Парижу, и она тебе все что-то рассказывает, рассказывает, все про каких-то людей, еще дореволюционных, про их судьбы, бредит какими-то убиенными тамплиерами, и ты ей говоришь тихонечко так: Минцлова, откуда вы все это взяли-то, господи? И читаешь потом названные ею книги, а там ведь ничего подобного даже близко нет...
И вроде бы Вячеслав тебя любит, а жить предлагается втроем, с женой...
И вроде бы революция, вроде бы солдаты про свободу кричат, про новую Россию, а ты смотришь на все это, на распотрошенную Москву, на серые шинели, на знакомую няньку, едущую помещичью усадьбу пограбить, пока мужики остатки не растащили, и вся земля у тебя под ногами в мелкой семечковой шелухе, вся земля, и убирать шелуху эту некому - свобода...